Театр «Synthese» показал в Цюрихе спектакль по пьесе современного немецкого драматурга Лутца Хюбнера (Lutz Hübner) «Гретхен 89 и т. д.». Швейцарско-российский режиссер Анжелика Оберхольцер-Смирнова объяснила публике «чем дышит и живет театр». Публика смеялась и плакала.

Это был забияка-скетч, сатирический гимн театру. Временами мне казалось, что Станиславский и Немирович-Данченко где-то рядом и снисходительно похохатывают, глядя добрыми глазами на эти восхитительные безобразия. Но ближе к тексту, как говорил Мейерхольд.

…«Фауст». Гёте. Юная Грехтен появляется в своей опрятной светелке. Свечерело. В невинных девичьих ручках светильник. Прекрасное создание готовится отойти ко сну.

— Как в спальне тяжело дышать! – томно восклицает красавица, грациозным движением отворяя окно. В следующее мгновение замечена шкатулка. А в ней – о господи! Тут уже, извините, не до сна. Из золота и серебра изделья! Браслеты! Кольца! Ожерелья!

Сцена явления шкатулки с сокровищами взорам небогатой городской девушки стала сюжетной скрепой повествования. Через ее интерпретацию происходят все театральные метаморфозы. Пьеса написана автором для двух актеров. В версии театра «Synthese» актеров семь. А первоисточник драматургически переформатирован. Мысли и образы как будто те же, но сложены по-иному.

— Лутц Хюбнер, кажется, не очень знаком российскому зрителю, — интересуюсь у создателя спектакля Анжелики Оберхольцер-Смирновой.

— Не скажу за всю Россию, но в театральном мире его имя известно широко, — не соглашается со мной Анжелика. — Хюбнер – наш современник, немецкий драматург и режиссер. Он много пишет на актуальные молодежные темы, его пьесы переводят на разные языки, и на русский тоже. Но мы вообще-то театр интернациональный. Живем в немецкоязычной части Швейцарии, и спектакли ставим на немецком, потому что наш зритель тоже интернациональный.

— А почему выбрали именно эту пьесу?

— В спектакле заняты выпускники моей театральной школы, — говорит режиссер. – Нам понравилась тема. Размышление об утрате ценностей современным искусством видится актуальным. Привлекло и то, что такой серьезный вопрос решен в жанре комедии. А что может быть лучше смеха над собой? Кроме того, в пьесе восемнадцать основных характеров, и был простор для выбора. При распределении артисты могли «примерять» на себя разные роли. Я как режиссер, конечно, знала, что кому подойдет, но мне хотелось, чтобы каждый догадался сам, в чем он силен и наиболее органичен.

Так чем же живет сегодня театральное закулисье? Как понимают и воплощают «сцену со шкатулкой» различные слуги Мельпомены? Режиссеры и актеры? Так же, как её задумывал Гёте? Романтически? Противоречиво? Трагически? Страстно? Пошло? И что видит зритель?

Зал театра «Keller 62», где шел спектакль, камерный, без подмосток. Зрительские ряды расположены ярусами, как в цирке, а до импровизированной сцены буквально рукой подать. Такая близость зрительного зала и создаваемой на сцене реальности заведомо ставит актеров в жесткие условия – фальшь не проскользнет незамеченной. Сценография, казалось, была выверена до секунд и миллиметров. 

В декорациях были обозначены условно-символические элементы. Алый занавес задника украшали черная и белая театральные маски. Манекен в белом платье с брошенной на него алой шалью намекали на чистоту и порок. Зеркала, гримерные столики, алая салфетка… Черный плащ, джинсы, полосатое платье, оранжевая футболка, кроссовки – в такие костюмы наряжается на улицах наше время. Жаркий красный доминировал, притягивая и подогревая внимание. Хореографические композиции, музыкальная классика, джаз, рок, световые и звуковые эффекты будили ассоциации.

Как черти из табакерки, «выскакивали» сюжеты, динамичные, пряные, соленые, перченые. Они нанизывались, словно на каленый шампур, на мизансцену со страницы 89 «Фауста». В двух частях по пятьдесят минут перед публикой прошла череда театральных почти гоголевских характеров-стереотипов: «небожителей», неврастеников, фрейдистов, новичков и звезд. В каждой миниатюре – конфликт.

Эту постановку лучше один раз увидеть, чем сто раз прочесть о ней. Позвольте все же несколько штришков из её богатой и яркой палитры.

Мастер ремесла антрепризы готов состряпать кассовое зрелище за две недели, даже из Гёте.

А знаете ли вы, что публика не любит, когда медленно? Ей надо, чтобы очень быстро. Гёте надо сократить! Согласны?

«Фауст», ясное дело, устарел. Но идейка хороша! Чтобы выгодно продать «сцену со шкатулкой», Гёте следует модернизировать. Вы тоже так считаете?

Гёте — кровоточащая рана трагедии. Здесь без «обнаженного нерва» никак! Задача актеров найти и выпотрошить безжалостно первородную боль. А вам такое по душе?

Задумано создать шедевр. На роль Грехтен приглашена театральная дива. Как режиссерские мысли на полочках, разложены аккуратно на столике карандашик, блокнотик, телефончик. Но у дивы сегодня одно на уме – взбесить режиссера.

Актеры в гримерках плетут шерстяные шарфы и интриги.

Театральный завлит ни с того ни с сего замыслил блеснуть в качестве «творца». Вот только никто не понимает его «души прекрасные порывы», а актеры в особенности мешают ему «делать искусство».

А как вам такая «свеженькая» идейка — дать роль Грехтен юноше?

Актер сидит без ролей, перебивается случайными заработками. Он готов сыграть что угодно, хоть Грехтен.

Режиссер озабочен «высоким». А актер размером гонорара и экономией налогов. Договорятся ли?

Критики из старика Гёте сделали святошу. Но мы-то точно знаем, что Гёте – это секс!..

Истории сменяли друг друга, предметов на сцене все меньше. Декорации уступали место характерам и нравам. Актеры играли роли «людей театра», изъясняясь на прекрасном немецком языке. И только «студент германистики» – швейцарский прямодушный простак – на прекрасном швейцарском диалекте. Таких находок было множество. Гротеск умножался на гротеск, театральная изнанка обнажалась во всей красе. И становилось ясно, что в хаосе этого безумного, душного мира шкатулка с сокровищами — это театральное наследие человечества. Как мы им распоряжаемся?

В итоге публика кричала неистовое «браво!»

— Перефразирую известное утверждение: сколько режиссеров – столько и мнений. Но в чем же тогда сверхзадача, ради чего ставится спектакль?

— В спектакле режиссер стремится воплотить свой замысел, — объясняет Анжелика. – Иногда он может отличаться от идеи автора пьесы. А актер решает свою, актерскую задачу в рамках логики своего героя. Единение с ролью происходит не с первого взгляда. В глубине каждого из нас природа заложила весь спектр характеров и чувств. И в работе над ролью режиссер деликатно помогает актеру выявлять черты, необходимые пьесе. Потому что театральный персонаж не надевается сверху, как новое платье. Он кропотливо создается, выращивается, если хотите, из души актера до таких размеров, чтобы стать узнаваемым для зрителя.

— А что происходит после спектакля? Не может ли маска прирасти к лицу?

Думаю, многие это могли наблюдать и в обычной жизни, а не только в театральной среде. Профессионал умеет пользоваться масками на сцене и снимать их в реальной жизни. Это один из обязательных навыков актерского искусства. И в нашей школе мы тоже учим актеров отделять «театральную черту» от своей личности.

Автор пьесы Лутц Хюбнер безжалостно высмеял зрелище халтурное, безмозглое, бесчувственное, механически замешанное на «впечатляющей игре цвета, звука и того, что ниже пояса». Он выставил кичливое убожество выхолощенного театра напоказ, надавал ему звонких оплеух. Талантливые актеры театра «Synthes» вооружились пьесой и показали театр живой, полный творческой энергии. Тот театр, который делает мир справедливее и лучше.

#

Фотографии: Театр «Synthes», Mehrzwecksaal «Kreuz», Устер, Швейцария

Текст: Марина Охримовская